Заняв столицу Сибири, казаки рассчитывали получить немедленную помощь из Москвы. Но шли долгие месяцы, а подкреплений все не было. Приходилось рассчитывать лишь на свои силы.
Успех сопутствовал Ермаку, потому что он умел внушить своей дружине уверенность в победе. Среди же врагов царили раздоры. Могущество царевича Маметкула при ханском дворе давно вызы вало зависть его недоброжелателей. Некий Сеин Бахта лишь ждал случая, чтобы свести с ним счеты. Сохранилось предание о том, что Сеин Бахта Тагин принадлежал к окружению Кучума и служил при нем "большим ясашным мурзой", т. е. ведал сбором ясака в ханскую казну.
Сеин Вахта дал знать казакам, что Маметкул разбил свои кочевья на реке Вагае, всего лишь в 100 верстах от Кашлыка.
Ермак оценил важность известия и поспешил использовать оплошность царевича. Он отобрал до полусотни "резвых" людей и без промедления выслал их на Вагай. Отряд шел без роздыха, не останавливаясь на привал. Наконец казаки обнаружили кочевья Маметкула. Ночь не кончилась, и в юртах люди еще не пробудились ото сна. Лишь немногие были на ногах. Рабы разжигали костры, чтобы готовить пищу. Женщины спешили за водой. Пастухи хлопотали подле лошадей.
Когда казаки ворвались в ханский лагерь, там поднялся переполох. Стража слишком поздно схватилась за оружие. Казаки успели окружить шатер, стоявший посреди лагеря. Поднятый с постели Маметкул не успел вскочить на лошадь. Вместе с царевичем в руки казаков попала большая добыча.
Когда Маметкула доставили в Кашлык, Ермак встретил пленника с почетом и долго беседовал с ним через переводчика. Казацкие предводитель знал о том, что в Москве охотно принимают на службу и жалуют иноземную знать, откуда бы она ни прибыла. Поэтому он старался склонить Маметкула к переходу на царскую службу. Последующие события показали, что старания Ермака не пропали даром
На протяжении многих лет Маметкул возглавлял войска Сибирского ханства. Кучум поручал ему руководство крупнейшими военными [115] экспедициями. С пленением Маметкула из рук Кучума как бы выпал меч.
Когда Кучум убил Едигера и сверг старую династию, ему понадобилось семь лет, чтобы силой и хитростью подчинить сибирских мурз и укрепиться на троне. Поражение Кучума привело к тому, что междоусобная борьба в среде татарской знати возобновилась.
Племяннику погибшего Едигера Сеид-хану удалось в свое время спастись и укрыться в Средней Азии. Прослышав о неудачах Кучума, он вернулся в южные пределы Сибири и стал угрожать узурпатору местью.
Предчувствуя новые междоусобия, знать стала спешно покидать ханский двор. От Кучума отвернулся даже его собственный Карача. К тому времени, как тобольские книжники начали записывать воспоминания сподвижников Ермака, имя сибирского Карачи было прочно забыто. Под пером летописцев титул "карача" непроизвольно превратился в имя собственное. На самом деле в Крыму, Ногайской орде и других татарских улусах этот титул носили главные сановники хана, принадлежавшие к самым знатным и могущественным родам.
Карача владел одним из лучших улусов Сибирского "царства". Его ставка располагалась в самом устье Тобола, в непосредственной близости от столицы. Казаки дознались, что Карача был любимым советником и что в его ведении находились ханские мастерские, изготовлявшие "царю пансыри и кольчуги и всякую ратную збрую". Когда Карача узнал о том, что Сеид-хан объявил войну Кучуму, он решил покинуть неудачливого хана. Отказавшись повиноваться приказам Кучума, он со всем своим родом, воинами, кибитками и рабами ушел на юг к Чулымскому озеру и стал кочевать между Тарой и Обью. Вскоре Караче удалось привлечь на свою сторону многих мурз и он повел свою особую войну с Ермаком.
На огромной территории Сибирского "царства" обитали редкие и малочисленные племена, завоеванные татарами и связанные с ними одними лишь данническими отношениями. Внутренне непрочное царство стало распадаться, не выдержав столкновения с казаками.
Некоторые местные племена и их князьки перестали признавать власть Кучума после первого же его поражения. Хантский князек Бояр со своим родом стал помогать казакам тотчас же после появления их в Кашлыке. Со времени похода казаков на Обь надежным союзником Ермака стал князь Алачей со своим племенем. Несколько позже в Кашлык прибыли мансийские князьки Ишбердей и Суклем. Согласно преданиям, эти князьки, жившие в недоступных Местах за Яскалбинскими болотами, добровольно признали власть Ермака и привезли ему ясак. Казаки отпустили их с честью, после чего Ишбердей оказал им много услуг. Он привел к покорности русским других мансийских князьков и "пути (русским) многи сказа, и на немирных (князьков) казаком вожь изрядной был и верен велми".
Помощь со стороны местного населения имела для экспедиции [116] неоценимое значение. Горстка казаков не могла бы в течение двух лет держаться среди враждебного населения.
Фольклор хантов донес исторические предания о Ермаке. Замечательно, что в памяти хантов сохранились воспоминания не только о длительной и упорной войне с Ермаком, но и о мирных отношениях с ним. На протяжении веков сказители передавали из уст в уста песнь о мире между остяками и Ермаком: "Остяки с Ермаком не воевали. Когда Ермак пришел, то наш вождь встретился с ним, встали напротив друг друга и поменялись, передавая из рук в руки лук и ружье: тот нашему ружье, а наш - лук". Другой "сказ" хантов гласил: "Когда Ермак (т. е. его люди) пришли в Айполово, решили не трогать остяков, а дать им решить: покориться или воевать. В Айполово семь шаманов собрались и сказали своему народу: "Дайте нам семь дней подумать!" Посовещались с богом и решили подчиниться и платить дань".
...Экспедиция затягивалась, и силы Ермака таяли из месяца в месяц. Болезни и стычки с татарами приводили к невосполнимым потерям. Казаки могли успешно сражаться с превосходящими силами, пока в изобилии имели порох и свинец. Но вскоре отряд израсходовал почти все боеприпасы и, таким образом, утратил свое главное преимущество перед врагами, не имевшими огнестрельного оружия. В такой обстановке Ермак предпринял поход на Пелым.
На старости лет тобольские ветераны любили вспоминать, как они "свободными стопами" ходили с Ермаком по всему Сибирскому царству. Некоторые дополнительные сведения об их походах Семен Ремезов почерпнул в неизвестном памятнике, найденном им в Кунгуре и позднее переработанном им в так называемый Кунгурский летописец. Не все было понятно тобольскому историку в обнаруженной им рукописи, подробно рассказывавшей об экспедиции Ермака в глубь Пелымского княжества.
Следуя кунгурскому источнику, Ремезов начал с того, что дополнил текст своей "Истории" краткими сведениями о том, что после взятия Кашлыка и похода на Обь казаки "ездили воевать по Тавде". Но затем он обратил внимание на то, что Ермак отправился по Тавде к Пелыму не из Кашлыка, а с Карачина улуса на Тоболе и туда же вернулся после похода. Неверно истолковав эту подробность, историк пришел к ошибочной догадке, согласно которой казаки ходили на Тавду и Пелым до занятия Кашлыка.
Ремезов снабдил составленную им Кунгурскую летопись многими подробностями, касавшимися хорошо известных ему географических пунктов, местных святилищ и шаманских обрядов. Его рассказ нельзя воспринимать как достоверный отчет о происшедшем Скорее это живая иллюстрация, составленная на основании поздних преданий.
Известие Кунгурского летописца о выступлении Ермака из Карачина улуса достаточно правдоподобно. Городище Кашлык оказалось непригодным для того, чтобы пять казачьих сотен могли разбить в нем свой лагерь. Поэтому, заняв Кашлык, Ермак в дальнейшем перенес свое зимовье на Карачин остров на реке Тоболе. Тем самым он обезопасил себя от внезапных нападений. Ни одна сибирская [117] летопись не упоминает о Карачине острове. Но сомневаться в достоверности известий о нем не приходится. В Атласе Ремезова 1697 г. помечены озеро и остров Карачинский на реке Тоболе неподалеку от ее устья. По словам Г. Миллера, Карачинское озеро располагалось в 16 верстах от Тобольска и по форме представляло овальную дугу, концы которой почти сходились, соединяясь с Тоболом протокой. Озеро это, добавил Г. Миллер, "называется еще поныне по-русски Карачиным озером, а по-татарски Карача-куль".
Покинув Карачин остров, флотилия казаков устремилась на Тавду и Пелым. Судя по Кунгурской летописи, Ермак спешил, "восхотоша" вернуться "вспять на Русь". Свидетельство летописца вызывает сомнения.
Предполагал ли Ермак отказаться от первоначальных планов и навсегда покинуть Сибирь? Если бы дело обстояло так, то казаки двинулись бы не на Пелым, а на Обь и беспрепятственно ушли бы на Русь старыми, проторенными путями через Печору. На этом пути казакам пришлось бы иметь дело с союзниками и населением, принесшим присягу - шерть. На самом деле Ермак выбрал не самый легкий, а самый трудный путь. На Тавде располагалось Пелымское княжество, без сомнения, самое сильное из мансийских объединений, в течение многих лет ведшее войну сначала с Кучумом, а затем с русской Пермью.
Аблыгерим был для казаков едва ли не самым опасным противником после Кучума. По сведениям Строгановых, воинственный пелымский князь будто бы имел до 700 воинов. На самом деле воинские силы Пелымского княжества были менее многочисленными. На конец XVI века на Пелыме, Конде и Тавде числилось немногим больше 500 ясачных людей. В районе Тавды манси возделывали землю, но пашня их была невелика по размерам.
Если бы Ермак попал в затруднительное положение в Кашлыке, Аблыгерим немедленно нанес бы ему удар в спину, перехватив пути через Тобол и Туру на Русь. Разгром Пелымского княжества позволил бы казакам привести к шерти население восточной части Сибирского ханства, а главное, овладеть самым удобным путем из Сибири на Русь. На Тавде казаки могли получить немного хлеба, отсутствие которого им ничто не могло возместить.
Война с Пелымским княжеством оказалась трудной и кровопролитной. Пройдя по полноводному Тоболу около сотни верст, казацкая флотилия вошла в устье Тавды. Река эта имела в ширину до 120 метров. Берега ее были довольно высокими.
Местный князек Лабута собрал окрестных князьков и смело выступил навстречу казакам. Стычка была недолгой. Мансийские воины отступили. Весть о появлении русских облетела Тавду.
Устроив засаду, манси подстерегли ермаковцев и стали поражать их метко пущенными стрелами. В бою пролилось немало русской крови. Но казаки жестоко отомстили за свои раны.
Следуя вверх по Тавде, Ермак достиг святилища Чандырь. Жившие здесь племена покорились ему - одни с боем, другие добровольно. В знак покорности старейшины принесли в казачий лагерь ясак. В плен к Ермаку попал есаул Ичимх. [118]
Казаки вплотную приблизились к Пелыму, где находился князь Аблыгерим. Но штурмовать его укрепленное городище Ермак не стал, решив уберечь от новых потерь свой малочисленный отряд.
Казацкого вождя смутили показания манси, захваченных на Тавде. Все они в один голос твердили, что никакого пути с Пелыма на Русь нет: "И по допросом пути нет за Камень в Русь". Мансийские шаманы старались уверить казаков в том же самом. Переводивший их речь толмач заявил Ермаку: "Через Камень, хотя и думаешь, не пройдешь: дороги нет!"
Местные манси знали о существовании лозвинского пути и Зауралья в Пермь. Что же заставляло их давать казакам неверные сведения? Как видно, пелымских жрецов и старейшин вполне устраивало присутствие казаков в Кашлыке: они не желали восстановления власти Кучума в их владениях. Чандырский жрец с уверенностью предсказал Ермаку победу над Кучумом. "И о том, - наивно отметил Кунгурский летописец,- идольское пророчество сбылося а о смерти его (Ермака) не сказал".
Вынужденные повернуть с Пелыма вспять, казаки собрали с вогуличей "хлеб в ясак", и "тот збор, - отметил Ремезов, - первое ясачной хлеб в Тобольску и до ныне хлеб и денги и куны - то вместо - Ермакова прибору".
Казаки не вернулись в Кашлык, а остались зимовать на Карачине острове. Туда они "провадше в зимовье" свои струги с хлебом и прочими "припасами". Вогуличи (манси), сопровождавшие обоз, были отпущены из Карачина восвояси.
Тобольские церковники, первыми описавшие экспедицию Ермака постарались представить казаков как подвижников, пострадавших во имя православной идеи. Архиепископ Киприан велел составить "синодик ермаковым казакам", из которого следовало, что сам Бог дал ермаковцам силу, чтобы победить бусурман (татар) и язычников (ханты и манси), "разорить их богомерзкие и нечестивые капища".
В жизни Ермак и его сотоварищи очень мало походили на святош и фанатиков. Издавна повелось так, что на вольных окраинах собирались люди самой различной национальной принадлежности и вероисповедания. По этой причине казакам был чужд религиозный фанатизм. Оказавшись в Сибири, они не проявляли никаких поползновений к разрушению языческих капищ и христианизации края. Положив ясак на татарские улусы, казаки стали приводить на селение к присяге не по христианскому, а по казацкому обряду. В знак верности царю их предводитель велел татарским "мергеням" целовать окровавленную казацкую саблю.
Во время своих долгих "хождений" по Сибири ермаковцы с детским любопытством разглядывали идолов, амулеты и священные камни, которым поклонялись местные племена. Поверье насчет чудесных камней, "производящих погоду", было распространено в Сибири особенно широко. Шаманы искали священные камни в горах, во внутренностях лося и карася, в деревьях, куда они будто бы падали прямо с неба. С помощью камней колдуны напускали дождь, стужу и снег.[119]
Однажды казаки попали в Ташаткан. В переводе с татарского это название значило: "камень, который бросили". Согласно кунгурским "сказам", Ташаткан возник на том месте, где с неба на землю "спал" камень. На вид камень был багровым, по размерам превосходил воз с санями. Жители Ташаткана говорили ермаковцам, что от их небесного камня восходят то дождь, то снег и мороз.
Если верить кунгурским "сказам", Ермак не раз посещал языческие мольбища и в трудных обстоятельствах обращался к шаману за советом. Попав в "великое болванское моление" в Чандыре, он спросил колдуна, суждено ли ему пройти за горы на Русь. Шаман дал Ермаку отрицательный ответ и посоветовал поскорее вернуться в Кашлык: "Про возврат (на Русь. - Р. С.) Ермаку тот же шейтанщик {24} сказал, что воротится на Карачино озеро (под Кашлык. - Р. С.) зимовать..."
Манси верили в то, что шаманы наделены сверхъестественной силой, позволяющей им предсказывать будущее. Этнографы XVIII века детально описали шаманские прорицания. "Волхв", по их словам, приказывал связать себя и бросался на землю, после чего присутствующие начинали неистово кричать, ударять в котлы и доски. Колдун отзывался на крики, делая "харей" разные "чудообразия" и бормоча заклинания. В чуме разводили "великий" огонь, курившийся дымом. Едва шамана обволакивал синий туман, он вскакивал в беспамятстве и метался, словно угорелый. Очнувшись, шаман рассказывал о своем свидании с духами и просвещал сородичей насчет их будущего.
Казаки повидали в Сибири немало кумиров и идолов. На глаза им не попала разве что "золотая баба". Слухи об этом великом идоле проникли в Европу за двести лет до похода Ермака. Прославляя подвиг Стефана Пермского, поселившегося в Приуралье, летописец под 1398 годом записал, что святителю пришлось жить среди неверных, молящихся "идолам, огню, и воде, камню и Золотой бабе". Более чем через сто лет митрополит Симон в послании пермичам вновь упомянул о поклонении местных племен "золотой бабе".
С христианизацией Пермского края следы идолища исчезли. Золотую бабу теперь стали искать в Сибири. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Москву в начале XVI века, записал, что за Уралом при устье Оби стоит идол "золотая баба", в виде некоей старухи, которая "держит в утробе сына и будто там уже опять виден ребенок, про которого говорят, что он ее внук".
Согласно "сказам", казаки впервые услышали о золотом идоле от чуваша, перебежавшего в их стан при осаде городища на реке Демьянке. Чуваш, попавший в Сибирь в качестве пленника татар, немного говорил по-русски. С его слов ермаковцы узнали о том, что в осажденном ими урочище ханты молятся идолу - "богу литому золотому, в чаще сидит", а идол-де "поставлен на стол и кругом - горит жир и курится сера, аки в ковше". При этом чуваш не мог [120] вразумительно ответить на вопрос, откуда взялся золотой идол. Описанный им обряд моления был скорее всего стилизованным изображением хорошо известного обычая хантов "пить с золота воду" при заключении договоров или принятии важных решений.
Согласно "сказам", казаки вторично услышали о "золотой бабе", когда они попали в Белогорье на Оби, где располагалось самое почитаемое хантами капище: "жрение (священнодействие) и съезд великий".
Казакам и на этот раз не довелось самим увидеть хантского бога. При их приближении жители спрятали "болвана", как и всю прочую сокровищницу - "многое собрание кумирное". Казаки постарались расспросить хантов и на основании их слов составили описание идола: "На Белогорье у них молбище болшее богине древней - нага с сыном на стуле седящая".
Автор одного из первых этнографических сочинений о Сибири Григорий Новицкий вслед за казаками безуспешно разыскивал хантских идолов. Ему не удалось найти "золотую бабу", но он видел и подробно описал "болвана", названного им "обский старик". Идола хранили в мольбище "на усть Иртыша прежде (не доходя) Самарова града", в тех местах, где побывали казаки Ермака. Старик обский (или "мнимый бог рыб") имел вид доски с носом-трубой, малыми рогами на голове и золотой грудью. Ханты тщательно закутывали его в "червленную одежду" и рубища. Отправляясь на промысел, ханты ели священную уху, предварительно помазав ею "бога рыб". Если им не везло и они возвращались с моря без рыбы, они принимались колотить идола и оплевывать его. Когда промысел налаживался, они как ни в чем не бывало вновь оказывали ему почести. В крайней нужде ханты не только били своих золотых "стариков" и "старух", но и "отнимали" у них кусочки золота, чтобы выжить в трудную годину.
В кунгурских "сказах" причудливо смешались правда и вымысел. Разделить их нет возможности. И все же нельзя усомниться в том, что вольные казаки не были православными фанатиками. Православным попам не нашлось места в их отряде. Они не постились по сорок дней.
В сказах по временам слышен отзвук живых воспоминаний. Предание увековечило неповторимую фигуру старца, не отступавшего от Ермака ни на шаг. Про него говорили, что он "круг церковный справно знал" и "правило правил". Никто не мог исповедать смертельно раненного, кроме него. Но был старец всего лишь беглым монахом, "ходил без черных риз".
Вольные казаки вели жизнь, полную опасностей и ратных трудов. Товарищество назначало каждому свое дело. Старец-бродяга вел у Ермака счет припасам и "каши варил". Он не даром ел свой хлеб.
Оказавшись среди мусульман и язычников, казаки не пытались навязывать кому бы то ни было свою веру. Веротерпимость помогла им наладить отношения с местным населением и пережить две трудные зимы.
http://www.zw-observer.narod.ru
